С актрисой театра и кино Ани Казарян у нас состоялся прямой
разговор о семье, профессиональной деятельности и многих-многих других
вопросах. Жить на мирной родине с любимой семьей, жить, творя, не только в
сфере театра или кино. Вот список пожеланий Ани Казарян, возможно, не полный,
но самый главный…
— Должны ли дети знать, что происходит в их стране, и как их
об этом информировать?
— Дети очень чувствительны и любые изменения видят сами
через мои и Мгера эмоции, наши радости, наши чувства. Я смотрела видео во время
недавних событий в Арцахе: отец, мать и несовершеннолетние дети 3-4 лет
ночевали в машине. Я взволнованно смотрела, подошла маленькая дочка и спросила:
«Почему я плачу?». Я старалась доходчиво объяснить, что многие люди
были вынуждены покинуть свои дома, дети оставили свои игрушки, и теперь у них
нет ни дома, ни места, где можно остановиться. Дочке 4 года, она на мгновение
посерьезнела и сказала, что у нее есть деньги в «кассе», давайте их
отдадим, пусть они найдут жилье. Я поняла, что не ошиблась, прививая им
правильные ценности. Я стараюсь очень внимательно подходить к этим вопросам: в
любом случае они дети и не надо подвергать их большой травме, но и не надо все
скрывать.
— Какова роль культуры, особенно искусства, в сложных для
страны ситуациях?
— Роль искусства всегда была очень высока, но сейчас другие
времена. Мы постоянно обвиняем наших деятелей культуры, интеллектуалов в том,
что они молчат, не поднимают многих проблем. А вы не думали, что, возможно, так
называемой интеллектуальной элиты не существует? Может быть, людей, чью речь
они слушали, с которыми считались, уже нет, мы придумали, что они еще
существуют…
— А как отличить деятеля культуры, слова которого имеют
ценность?
— Можно насчитать немного художников, несколько общественных
деятелей, имеющих общественное признание, но если сравнивать с советскими
годами, с первыми 10-20 годами независимости, то разница очень большая.
Представьте, если бы Фрунзик Мкртчян, Сос Саргсян, Хорен Абрамян сейчас встали
и заговорили… Я сама актриса, я часть культуры, не хочу никого обидеть, но начинаешь
сравнивать как хочешь, и когда говорят деятель культуры, невольно вспоминаешь
этих людей. Может быть, ценности изменились и люди думают не так, как наше
старшее поколение?
— С момента потери Арцаха прошло не так много времени, но об
этом мало что говорится. Разве это не удивительно, и с чем это связано?
— Если вы обратите внимание, то увидите, что реакция на
любое плохое событие в нашей стране в последние годы очень короткая, потому что
сразу следует новое плохое событие, которое люди переживают неделю, 10 дней. Я
не говорю, что боль проходит, раны заживают, нет, но мы были вынуждены быть
излишне сговорчивыми. Теперь мы со всем миримся: мы смирились с потерей 5000
наших солдат, мы смирились с капитуляцией, и так по очереди можно
посчитать. Даже сейчас медленно, с огромной горечью говорю это, но мы терпим и
продолжаем жить без Арцаха.
— Для нас понятия власти и некомпетентности идут рука об
руку, что можно сделать, чтобы изменить сложившееся мнение? Верите ли вы, что
придет проармянское правительство, которое начнет строить новую Армению или
сохранит то, что мы имеем?
— Если такой надежды не будет, жить будет трудно. Я верю в
это. Пока никакого движения нет, но я не хочу отказываться от этой идеи. Да,
однажды придет проармянский, патриотичный человек, который будет не
пророссийским или прозападным, а проармянским.
— Пожалуй, задам наболевший вопрос, ситуация такова во всем
мире и в нашем регионе, что возможны плохие сценарии, вы об этом думали и есть
ли у вас план Б?
— Я не хочу покидать эту страну. Кого оставить? Это план Б,
не так ли? В профессиональном плане этот год довольно пассивный, у меня больше
времени на размышления. Конечно, существует страх перед Планом Б. Что вы будете
делать, если дела пойдут совсем плохо? Тогда я думаю, кому я оставлю эту
страну, этот город, где я родилась и выросла, где всё твоё? В этот момент
острее чувствуешь, как тяжело было нашим соотечественникам Арцаха оставить все
это и уйти. Все это заставило меня задуматься о том, что однажды мы сможем
оставить все это и уйти. Я не хочу об этом думать, потому что у меня нет
страны, которую я могла бы оставить кому-то другому. Даже если мы ничего не
сможем сделать, мы просто должны не уезжать, мы должны жить в этой стране.
